Екатерина Польгуева.
Рождественская история Томаса

Фрагмент повести «За секунду до взрыва»

Рубрики литературных сказок разных сайтов похожи один на другой - везде Г.Х.Андресен, везде стихи А.Барто. Мы решили дополнить раздел новогодней литературы новыми современными строками, и первым таким расширением стала глава из книги Екатерины Польгуевой «За секунду до взрыва».

Екатерина Польгуева - известный журналист и блоггер с математическим образованием, соединяющий в своём творчестве блестящие логические способности и поэтический взгляд романтика. Повесть «За секунду до взрыва» стала первой художественной книгой Екатерины, однако этот дебют сразу заметили и оценили. В 2014 году повесть Екатерины Польгуевой «За секунду до взрыва» завоевала премию Владислава Крапивина, а в 2015 году книга вышла в издательстве «Время».

Книга «За секунду до взрыва» - отнюдь не сладкое новогоднее чтиво с примитивными чудесами и пошлой мишурой слов. Скорее даже наоборот, хотя сама автор и называет свою повесть рождественской. Действие книги разворачивается в иллюзорном Городе, ставшем яблоком раздора в политических играх с националистическим и пост-имперским уклоном. Политические параллели с реальностью очевидны, что удивительно - книга задумана ещё в 2002 году, более 10 лет назад, когда никто не мог предположить столь трагического развития событий современной истории. Екатерина уделяет достаточно внимания анатомии войны, её влиянию на жизни и умы простых горожан, оказавшихся в западне военных перипетий. Но в центре повествования - дети, обычные подростки, которым пришлось стать свидетелями и отчасти участниками боевых действий.

Главная героиня книги - Марта - поэтически одарённая девочка, осмысливающая потерю отца и брата, но не теряющая яркого и чуткого восприятия мира. Её друзья - растерянные дети, каждый со своими пробемами. Сплетение чисто подростковых сомнений и абсолютно недетских размышлений составляет особенность книги. Возможно, именно благодаря простому и понятному детям языку её с удовольствием читают как раз тинейджеры, те, кто мечтает о драматических и экстремальных обстоятельствах, но совсем не понимает всей их опасной сути.

А сердце книги, её светлая сторона, столь близкая по тональности андерсеновским сказкам - это рождествеские истории, это милые и простые рассказы детей, в которых спрятано настоящее волшебство, для которого не нужна мишура и блёстки. Секрет этого волшебства - доброта, радость жизни, умение увидеть чудо в повседневности.

Н.Самсонова

Возможно, не всегда «Таверна на чердаке» была таким уж тихим заведением. Говорят, вечером и по ночам там собирался всякий темный и богатый люд из числа расплодившихся контрабандистов, и тогда заведение вполне соответствовало своему пиратскому облику. Но мы с Дедом посещали его лишь днем, когда в таверне было спокойно и пусто. Одноглазый Майк принимал нас всегда хорошо: а что, наши (точнее, мои) деньги ничем не хуже контрабандистских.

- Ребят, это правда. Мы с Мартой туда захаживаем. Марта ведь у нас при деньгах, вы же знаете.

- Конечно! А все из-за рифм как раз. Из-за папиных. Так что и рифмами можно наесться, получается.

Я так легко сказала об этом, что даже сама удивилась. Раньше никогда не могла вспомнить об отце между делом. И без закипающих слез.

- Это, скорее, не рифмами. Скорее, детективами и фильмами-боевиками.

Надо же, и Дед раньше себе такого не позволял. Милка и Томас мялись:

- Как мы, за твой счет-то…

Деда такие мелочи не занимали никогда.

- Да ладно вам, люди! Я ж конкурс выиграла, с меня причитается.

- Значит, будем, как эти, про которых в листовках – «кутить по ресторанам, когда другие голодают»?, - Милка все никак не решалась. Но дело решил Томас, отбросил со лба свои стекловатные волосы (недаром же Альбинос!), бесшабашно махнул рукой :

- А что ж, только нам голодать? Вот и нажремся, назло всем врагам!

И мы побежали вниз, в раздевалку, легкие и веселые. Хохочущие.

Рождественская история Томаса

- Ну вот, плачу я и твержу сквозь слезы: «Папа, пусть Санта заберет это ружье, все равно я не могу его сам заряжать, пружина слишком тугая. И вообще я игровую приставку у него просил, «Суперальбин», как у Роберта». Кстати, меня ведь и Альбиносом тогда прозвали не только из-за волос, а из-за того, что я прямо фанатом этой игры был.
Зачем мне, говорю, музыкальное ружье, что я, маленький. А отец улыбается и плечами пожимает: «А что ж, большой, если из-за ерунды всякой плачешь. Да и вообще, не понравился рождественский подарок Санта Клауса, у него и проси поменять. А я тебе не волшебник!»

- А какое такое музыкальное ружье? – удивилась Милка.

Томас взял еще кусок копченого мамонта (на самом деле, свинины приготовленной на вертеле) и начал неторопливо и даже как-то обстоятельно жевать. В этот момент он ужасно смахивал на Деда. Тот ел также неторопливо и обстоятельно, будто бы боясь недожевать хотя бы один, самый маленький кусочек, упустить самый малоразличимый оттенок вкуса. Они с Дедом и жевали в унисон, будто маршировали: раз-два, раз-два.

Мне мамонта уже не хотелось, да и Милка явно наелась, хотя и толстушка. Она нетерпеливо дернула Томаса за обтрепанный рукав свитера, повторила вопрос:

- Какое такое музыкальное ружье?

Томас также неторопливо, как ел, вытер рот сделанной под черный пиратский флаг с черепом и костями салфеткой и продолжил:

- Были тогда, а точнее где-то за год до этого в моде такие игрушки. Детское ружье, которое заряжалось ну вроде как пробкой, что ли. И вот когда эта пробка выстреливала и во что-нибудь попадала, она начинала мигать и переливаться разноцветными огоньками и играть мелодии, причем почти всегда разные.

-О, у меня такое было, - Дед, так обрадовался, словно они с Томасом общего знакомого случайно обнаружили. – Когда мне шесть лет исполнилось, я буквально выклянчил его у отца!

- А мне-то уже девять исполнилось. И никогда я о таком ружье не мечтал, да и пружина же, говорю, слишком тугая для меня. Может, брак какой-то. Сел я в подъезде у открытой форточки, где всегда подарки у Санты заказывал, и стал просить: милый Санта, поменяй мне, пожалуйста, ружье на компьютерную приставку, очень тебя прошу.

А тут, как назло, Гачик из соседней квартиры. Я даже не заметил, как он потихоньку подкрался и слушал мои мольбы к Санте. Ему тогда лет пятнадцать уже было. В общем-то неплохой пацан, только шпана. И смеялся чудно: га-га-га, по любому случаю. Потому и Гачик. Вот и тут заржал: «Га-га, Томи-младенчик, Томи-Альбиносик, до сих пор, бедненький, в Санта Клауса верит, игровую приставку у него просит! А того и не знает, что у Томасова папочки нету денег сыночку на приставочку. Хочешь, я у тебя ружье куплю за пять марти, Томи-младенчик? И будешь гулять на эти деньги две недели».

К столу нашему, единственному во всем зале занятому, подошел сам хозяин, одноглазый Майк.

- Может, юные господа желают что-нибудь еще? – с насмешливы полупоклоном спросил он, обращаясь ко мне.

- Может, и пожелают, только попозже, - отрезала я.

Майк снова усмехнулся в бороду, которая, кстати, была у него вполне настоящая:

- А нельзя ли вас попросить чуточку приспустить эту замечательную штору?

Только тут я заметила, что видимо, Милка, которая сидела в углу у окна, приподняла угол шторы затемнения (густо-синей, тоже с вездесущими черепами), приоткрыв запятнанное прилипшими обрывками подтаявшего снега окно. Снаружи еще не было темно, сизые сумерки лишь сгущались. Я видела пустую заснеженную улицу, протоптанную, наверное, нами, тропинку к деревянной лестнице в «Таверну на чердаке», тяжелую дощатую дверь на втором этаже и колокольчик из позеленевшего металла, который неизменно звякал, когда дверь открывали.

В зале гораздо темнее, чем на улице. Электрических ламп не было вовсе (может, теперь, поскольку «трудные времена», а, может, и никогда – для создания образа. До войны я, естественно, в бар этот не захаживала: ни одна, ни с друзьями, ни с родителями.) Только два старинных фонаря над барной стойкой: газовые, что ли, или керосиновые? И на каждый занятый столик (из черных, казавшихся древними, щербатых досок) ставили подсвечник с горящими свечами. Сейчас свечи были только на нашем столе, и мы оказались в неровном пятне дрожащего, уютного света, тогда как остальной зал пребывал в полном мраке – время главных посетителей еще не пришло. Вряд ли этот мерцающий свечной блик мог разглядеть с улицы даже самый глазастый или вооруженный супероптикой наводчик. Но Дед отреагировал моментально:

- Действительно, непорядок, сэр Майк, - сказал он, задергивая штору. – Исправимся, сэр Майк, и больше не будем нарушать правила. Правила – превыше всего.

Одноглазый Майк вновь улыбнулся и отошел. Дед, который тоже, наконец, доел свою мамонтятину, блаженно откинулся:

- Фу-х, давно так не ел от пуза. Да нет, наверное, вообще никогда так не ел. – Он хлебнул из своей кружки «кровавой Мери», в которой кроме томатного сока, перца и других каких- то специй больше ничего не было. Но и безо всякого спиртного этот ржавого цвета напиток каждый раз, когда мы его заказывали, делал нас с Дедом пьяными. По крайней мере, так мы думали до этого дня.

Дед принялся за «бледную поганку под маринадом» (на самом деле, грибной жульен), а Томас, который за время посещения нашей компании Майком со своей «поганкой» расправился, продолжил:

- Не знаю, что тогда со мной сталось, но я очень разозлился на Гачика. Может, из-за «младенчика». А, может, потому, что где-то в глубине души и сам уже не верил в Санта Клауса. А все-таки очень хотел верить. Потому что если нет Санты, то и все Рождество уже какое-то... Ну, вроде, как и не Рождество. И еще я совершенно точно знал, что музыкальное ружье стоит в Детском мире не пять марти, а целых 12. Так что сволочной Гачик хотел меня надуть. А игровая приставка, та, о которой я мечтал, стоила целых тридцать. Значит, Гачик, может, не так уж не прав, что у моего отца на нее просто нет денег. И это казалось самым неприятным почему-то. Но такой гадкий расклад был возможен, только если не Санта подарил мне ружье. Если Санты вообще не было. Внутри от этих мыслей у меня прямо закипело. Тогда я как закричал: гад ты, Гачик, сволочь и обманщик. А Санта Клаус все равно есть! И стукнул его ружьем своим прямо в живот. Он аж пополам перегнулся. Думаю, не так уж и сильно я ему врезал, а просто от удивления он, что такой микроб посмел против самого Гачика!

- Бесстрашный юный Томас-Альбинос расправляется с малолетним хулиганом! – улыбнулась Милка.

- Как же, бесстрашный! Я от ужаса, что наделал, и как мне теперь домой возвращаться, так дунул! Два квартала пробежал, только тогда опомнился. Ну и дальше плетусь, дождь, лужи, ботинки уже все набухли от влаги. Ничего себе Рождество! А сам уже с нашей Рыбной улицы на Медную давно перебрался, к мосту подхожу. А я ж мелкий еще был, из Заречья в одиночку ни разу не выбирался.

- А как же в школу? – удивился Дед.

- Так я в нашей гимназии только с 5 класса, а до того в соседнюю с моим домом ходил. Вот мы с Милкой вместе и ходили, в параллельные классы. Милка ведь с Медной, - Милка кивнула, а Томас продолжил.

– Вот иду я и думаю, осталось только мост перейти, и тогда уж мне полный конец настанет. Мать узнает, уши надерет так, что никакому Гачику не снилось. А она обязательно узнает. В Заречье как-то так получается, что все со всеми знакомы, верняк, какая-нибудь старушенция увидит, а потом к моей мамочке: ах, госпожа Нада, ваш Томми такой самостоятельный, один в Город ходит! А мать моя такой самостоятельности не прощает. Все дурной компании боится, свяжусь, мол. Ах, заречная шпана, испортят мальчика! Оттого и в гимназию меня устроила. Отец-то, он не такой. Но если мать уши драть начнет, ни за что не заступится.

- Так и не шел бы через мост, никто ж не заставляет.

- Не шел бы, а охота пойти. Ну в кой-то веки один все Заречье прошел. У нас, малышни, ведь как считалось? Сходил один в Город, значит, взрослый уже. В общем, хоть и трусил, а пошел бы обязательно. Но тут ушастый Макс, как из-под земли, передо мной появился, - Томас замолчал и поглядел на Милку.

Я вдруг заметила, что белые томасовы волосы потемнели от влаги. Не то растаял прилипший к ним еще на улице снег, не то он вспотел, хотя в «Таверне» было совсем не жарко. И поняла, что никогда не буду больше называть его Альбиносом, даже про себя…

Томас снова начал рассказывать:

- Так вот, появляется Макс, и спрашивает: «Ты чего ревешь?» А я все это время реветь и не переставал. Ну, я ему о ружье, о «Суперальбине», о проклятом Гачике. И тут выяснилось, что Макс как раз о музыкальном ружье целый год мечтал. А Санта ему какой-то дурацкий кукольный театр подарил. Давай, говорит, махнемся: ты мне ружье, раз оно тебе без надобности, а я тебе театр. Сперва-то я уперся: куклы – это тебе не компьютерная приставка. Но Макс меня к себе затащил, и я сразу понял, что театр – это действительно не приставка. Потому что театр этот был как... чудо. Да, как чудо, по-другому не скажешь. Зеленя такая ширма, довольно высокая, и куклы: небольшие, что на три пальца надеваются, и побольше – на всю ладошку. Чипполино, Пинокио, Пьеро, Страшила, - кого там только не было. И еще декорации. Точнее, полуфабрикаты такие из картона, фольги, какого-то пластика. Я увидел – и все. Макс получил свое ружье, а я – свой театр. Вот, думаю, дурак, такое сокровище за глупый пугач отдает. Но у каждого, видно, своя мечта. Мы с Максом театр в коробку собрали и потащили ко мне. Вдвоем, коробка-то не маленькая. И тяжелая. Я уже ничего не свете не боялся. Подумаешь, какой-то Гачик! Он, кстати, и не тронул меня потом. Сказал, что уважает таких отчаянных. Хотя какой я отчаянный. Он и на представления к нам ходил почти всегда, пусть и говорил, что это малышовое развлечение.

- А что, были и представления? – я так поразилась, что случайно выплеснула воду из кружки на черные доски стола, попыталась в темноте вытереть такой же черной салфеткой.

- Почему были? И сейчас идут. Особенно когда в бомбоубежище сидим. У нас целая труппа из трех человек: я и двое соседских третьеклассников. Так мы моей сестренке и другим малышатам, чтобы не скулили во время тревоги, каждый раз что-нибудь показываем. Они уже и сами понемножку артистами пробуют. Только жаль, премьер давно не было.

- Кукол не хватает? – предположил Дед.

- Да нет, куклы я наладился делать, уже давно, это у меня нормально так получается. И Милка, вот, помогает. А спектакли сочинять не могу – хоть убейте! Марта, а, может, у тебя выйдет? Все-таки победитель литературного евроконкурса и писательская дочка.

Я смутилась, будто меня на самозванстве поймали:

- Не знаю я, Томас, никогда не пробовала. У меня ж в основном стихи.

- А и что с того, что стихи. Можно же и в стихах. Алёшка, вон, и в стихах, и так придумывал, у него получалось.

- Какой еще Алёшка?

- Как какой? Вы ж с ним приятели, вроде, были. Он в том году в нашем классе учился, когда русские школы позакрывали.

- Алекс что ли? – поразилась я второй раз за полторы минуты.

- Ну да, он же на нашей улице жил, в соседнем с моим домом, пока… всё не случилось. Мы его во дворе никогда Алекс не звали, только Алёшка. Он здорово придумывал, - Томас вздохнул.

- А что ж, Гачик больше на представления не ходит? – спросила я, чтобы хоть как-то сломать вдруг повисшую тишину.

- Так сама подумай, ему ж сейчас лет 18 – 19, у него свои дела, взрослые.

- Я тогда, после этой истории с ружьем и театром крепко в Санту поверил. Ведь он сделал все в тыщу раз лучше, чем я у него просил.

- И до сих пор веришь? – усмехнулся, но как-то не обидно, Дед.

- А ты сам, ты веришь? – чуть ли не хором и совершенно не сговариваясь, спросили я, Томас и Милка.

- Теперь уже не знаю. А поверил четыре года назад, мне тогда восемь было.

И Дед начал рассказывать.

Книга представлена в большинстве книготорговых сетей, а также в ряде книжных интернет-магазинов.
Е.Польгуева. «За секунду до взрыва» в книжном магазине Labirint.ru
Глава из книги опубликована на нашем сайте с разрешения автора.